«Поморский коч» и «Поморская шхуна» отличаются всем. На коче – атмосфера завода. Он находится на Мосеевом острове, среди доков. Я иду туда и чувствую себя сварщиком. Я иду туда, чтобы понимать промышленность. А сюда я прихожу и чувствую себя художником, музыкантом, творческим человеком».
Богдану двадцать шесть лет, он родился в Ростове-на-Дону, учится на судоводителя в «Макаровке» и работает преподавателем столярного мастерства в Москве. На период учебной сессии он приехал в Архангельск, чтобы строить Поморский коч, а после работы на Мосеевом острове он приезжает на верфь, чтобы строить Поморскую шхуну – в свободное время.
Богдан знает, как развести огонь кресалом и поставить шатер, играет на электрогитаре и гуслях, путешествует, как помор в XVII веке, и преподает довоенную подготовку в патриотических детских лагерях, он учился на филолога-классика, а теперь собирается строить свой драккар.
Как все это умещается в одном человеке, почему днем он сварщик, а вечером – художник, чем отличается коч от шхуны, и как решиться поменять свою жизнь – в интервью репортеру верфи Товарищества Кате Суворовой.
Катя Суворова: Богдан, расскажи, как ты попал в Архангельск?
Богдан Кубраков: Я приехал в «Арктическую школу традиционного деревянного судостроения» на двухмесячные курсы, чтобы узнать, как строить коч (традиционное деревянное парусно-гребное морское судно). Участники курсов приезжают из разных городов, приходят и местные мастера, люди, которым интересно судостроение, которые любят работать руками.
КС: И после рабочего дня на коче ты, чтобы отдохнуть, приезжаешь строить шхуну?
БК: Все верно. В свободное от одной работы время я хожу на другую работу.
КС: Самый интересный для нас вопрос – чем отличаются проекты «Поморский коч» и «Поморская шхуна», и что в них общего? Что привлекает тебя и здесь, и там, если ты решил не ограничиваться только одним из проектов?
БК: «Поморский коч» и «Поморская шхуна» отличаются всем.
На коче – атмосфера завода. Он находится на Мосеевом острове, среди доков. Я иду туда и чувствую себя сварщиком. Я иду туда, чтобы понимать промышленность.
А сюда я прихожу и чувствую себя художником, музыкантом, творческим человеком.
КС: И то и другое одинаково круто?
БК: Безусловно! Это как два диаметрально противоположных жанра музыки, нельзя сказать, который из них лучше. Для меня важнее всего дело, цель и идея, амбиции людей, которые этим занимаются.
Там я работаю с такими мастерами как Вадим Голев, от которого я заново, буквально с нуля научился работать ручным инструментом – стамеской, рубанком. Понял, что все, что я делал в этой области раньше, было неправильно, незрело.
Огромное влияние на проект и его участников оказывает Егор Ватлецов и его инженерный подход.
А про Евгения Шкарубу я знаю очень давно, слежу за ним со времен строительства ильменской соймы (народного деревянного парусника характерного для поселений вдоль озера Ильмень – прим. ред). Владимир Щетанов – руководитель проекта по сойме, сказал мне тогда: «Если ты интересуешься парусом, деревянным судостроением, то тебе в Евгению Шкарубе».
Я читал и анализировал всю информацию, поступающую от Евгения в медийное пространство, смотрел на карбаса, потом узнал о его проекте со шхуной. Для меня было невозможно не прийти сюда.
КС: И ты пришел. Что дает тебе верфь Товарищества, что тебе нравится здесь?
БК: Здесь очень непринужденная атмосфера, тут работается легко. Тут открыто встречают твою инициативу, идут на контакт и не ограничивают в плане экспериментов, конечно, в рамках техники безопасности. Здесь оставляют много свободы в решении поставленных задач. Если способ решения поставленной задачи не имеет принципиального значения для конструктивных особенностей судна, то ты можешь решить ее сам. Когда ты не знаешь, как действовать, то тебе помогут, а когда у тебя есть своя видение, то тебе дадут реализовать его. Здесь я вижу большую свободу.
КС: А до коча и шхуны была еще ильменская сойма? Или что-то еще?
БК: До этого, совсем давно, я делал деревянные лодки, байдарки. Но я с натяжкой отношу их к судостроению, это как табуретку сделать, довольно просто.
КС: Сколько тебе тогда было лет?
БК: Пятнадцать.
КС: Ты делал лодки в пятнадцать лет?!
БК: Ну, я же говорю, это простые вещи: дно и три набоя борта.
КС: Но на них можно ходить!
БК: Ну, можно. Битумом закрыл, засмолил…
КС: У меня нет знакомых, которые бы построили в пятнадцать лет свою лодку, засмолили бы ее и отправились в плавание.
БК: А я знаю людей, которые в пятнадцать лет чпу-станки собирают. Так что байдарка – это не что-то из ряда вон. Это можно сделать самостоятельно.
КС: Где же ты этому научился?
БК: У нас в школе были очень хорошие уроки труда.
Если говорить о рабочих специальностях, то я учился на сварщика, а не на столяра.
Но деревом интересовался всегда. И даже когда я работал сварщиком, то, собирая металлоконструкции – кованые лестницы и скамейки – часто имел дело и с деревом, так что какие-то навыки его обработки появлялись по мере работы.
КС: И сейчас ты сам преподаешь столярное мастерство детям?
БК: Да, в формате семейной школы обучаю детей от шести до двенадцати лет.
КС: Что могут сделать дети в таком возрасте?
БК: Это какие-то простые вещи: вырезанные из фанеры фигурки, елочные игрушки из спилов деревьев, кубики, маленькие саночки из шпона и тонких реечек. Мы ставим простые и четкие задачи, чтобы дети могли получать какой-то видимый результат за одно-два занятия.
КС: А лет через пять кто-то из них возьмет и построит байдарку… Расскажи немного про сойму. Это был уже серьезный опыт судостроения?
БК: Да, это уже настоящее судостроение с погружением в культурный контекст. В Великом Новгороде под Старой Руссой мы строили ильменскую сойму. Сейчас она уже полностью оснащена и спущена на воду. В этом году ее, наверное, выведут на промысел.
Фактически это была фиксация традиции. Руководитель проекта Владимир Щетанов встретил на Ильмене Александра Мякошина – последнего мастера, который владел технологией строительства этого судна, и дал ему возможность руководить этой стройкой. Там было много волонтеров, я подключился уже на заключительных этапах и занимался лощением, конопаткой и шитьем парусов.
КС: Как вышло, что ты решил связать свою жизнь с судостроением?
БК: Зачастую бывает так, что судостроение и мореходство – это какая-то традиционная, династическая история. Но у меня семья не морская.
Мой отец – в прошлом музыкант, а сейчас занимается коммерцией, а мама –преподавательница английского. Только дедушка у меня служил в морской пехоте и был опосредованно связан с флотом.
Изначально я учился на филолога в Свято-Тихоновском Православном университете, но в какой-то момент понял, что в этой античной филологии меня больше всего привлекает морская культура Древней Греции и Древнего Рима, связь с морем. Когда я осознал это как главную страсть своей жизни, то понял, что надо менять жизнь.
Заморочился, все узнал и пошел учиться на судоводителя.
КС: Филфак ты в итоге не закончил?
БК: Да, я ушел с третьего курса. Но классическая филология тоже мне много дала, расширила понимание европейской культуры.
КС: Филолог и судоводитель – это довольно резкий поворот, хотя нить Одиссеи и Илиады все же прослеживается.
БК: Да. И у меня всегда было понимание, что в своем профессиональном судовождении я буду заниматься строго определенными вещами, которые мне нравятся. А мне нравятся деревянные корабли и паруса. И все.
Больше у меня интересов в этом обширном поле нет.
КС: Ты уже успел сходить под парусами на деревянных кораблях?
БК: Конкретно морской практики у меня нет. И хотя мои одногруппники на пароходах бороздят моря, я по этому поводу не страдаю. Я хожу по внутренним водным путям с клубами исторической реконструкции.
Последний такой поход – это хождение вверх по Волге до Рыбинского водохранилища и дальше до города Мышкин – родины ярославских лоцманов.
В этом походе у нас был полностью восстановлен быт поморов XVII века – одежда, вся утварь, из современного были только средства гигиены. У нас была команда из восьми человек.
КС: Вы варили еду в котелках?
БК: Да, готовили в котелках на огне.
КС: А как разжигали огонь?
БК: Кресалом. Причем это мало у кого получалось. Это не современное походное кресало с кремнем, а именно камень и железочка.
КС: У тебя получалось?
БК: Один раз получилось.
КС: И вы ночевали в лесу?
БК: Да, делали привалы каждую ночь, ставили шатер на берегу или на судне. Поход длился две недели. Срок небольшой, но страница жизни очень яркая. Это было летом 2019 года.
КС: У вас был восстановлен быт, но вы использовали современные средства навигации?
БК: Были современные карты, рации, jps-навигатор, спасательные средства. Они, правда, были аккуратно замаскированы на судне.
КС: Что это было за судно?
БК: Это было поморское судно норвежского типа, известное у поморов и как йола, и как лодья. Элегантное двенадцатиметровое однопалубное судно с прямым парусом. По-норвежски оно называется нордлэнд-бот.
КС: Ты из Ростова-на-Дону, почему тебя интересует именно Север?
БК: Всех нас занимает, в первую очередь, история своего края. И меня тоже. Я интересуюсь историей казачества Донского края, юга России. Как мы знаем, казаки до петровских времен были в большей степени мореходами, чем конницей. В основном их плавания были каботажные. Речные плавания, грабительские набеги на судах… Они ходили в Персию и Турцию.
Но проблема заключается в том, что реконструкции южных судов нет. На Украине есть определенные успехи, найдено несколько «чаек», по которым делается реконструкция.
А у нас нет живого понимания, на чем ходили казаки. Нет реконструкции стругов. Поэтому я обратил свой взор на Север как на оазис деревянного судостроения. Традиция здесь бурлила раньше и сейчас бурлит.
Поморы и Казаки – вот два субэтноса, которые занимались продвижением в Сибирь. Тот же Семен Дежнев был и помором, и атаманом казаков.
Изучая поморское судостроение, можно найти среднеарифметическое для восстановления южного.
КС: Что ты планируешь делать дальше?
БК: Этим летом планирую построить с учениками несколько байдарок. А еще дальше – достроить коч и шхуну. А еще дальше – какой-нибудь драккар в Петрозаводске.
КС: Десять лет назад у тебя появился был первый интерес к судостроению. К чему бы ты хотел прийти еще через десять лет?
БК: Через десять лет я уже построю свой корабль. Он уже строится, пока что в моей голове. Это будет как раз драккар. А дальше надо будет придумать, как его кормить. Корабль – это экономическая яма. Так что буду зарабатывать ему на жизнь походами, торговлей, туризмом, чем угодно.
КС: Это будет определенная свобода.
БК: Мне кажется, в жизни никакой свободы нет, ты все равно к чему-то привязываешься. Рано или поздно ты упираешься в то, что ты не свободен даже от еды, от каких-то потребностей своего организма. Но быть привязанным к кораблю, я думаю, лучшее, что может быть.
КС: С какими чувствами ты уезжаешь из Архангельска?
БК: С хорошей грустью. Тут я нашел много друзей. Такого общения и взаимопонимания, которое возникло с людьми здесь, у меня, наверное, не было вообще никогда.
В том числе они вылилось в наше совместное музыкальное творчество, в вечера на верфи. Даже своей инструментальной импровизацией я смог удачно дополнить произведения ребят. Думаю, я смог быть здесь кстати.
КС: Кстати, о музыке. Ей ты тоже учился?
БК: Нет, я самоучка.
КС: Вот ты упорный. Столько всего, и все сам?
БК: Да по-моему, я больше понадкусывал, чем съел.
КС: Выглядит, как будто и съел порядочно.
БК: Я рад. Хорошо, когда твоя деятельность производит такое впечатление со стороны, но сам всегда видишь перед собой непаханое поле.
КС: То чем, ты занимаешься легко достижимо? Возможно, многие ребята мечтали в детстве строить корабли, но потом пошли другой дорогой. Что бы ты посоветовал человеку, который сидит в офисе, но чувствует, что это не то?
БК: Прежде всего, нужно сделать первое усилие. Даже не шаг, а рывок, чтобы течение как-то захватило тебя.
Я тянулся к этому всегда, а пришел только к двадцати шести годам. Перестроиться из своей колеи в другую всегда сложно. Но дальше поток подхватывает тебя, и идти уже легче.
Фото на верфи и интервью: Катя Суворова.
Фото с «Лихими людьми» из личного архива героя.
#портретыверфи
#портретыверфи_товарищество
Проекты верфи в 2021 году реализуются совместно с Северным (Арктическим) федеральным университетом и Северным морским музеем при поддержке Фонда президентских грантов, Агентства регионального развития, Администрации губернатора и Правительства Архангельской области.
