Александр Ковалев, портреты верфи.
Подготовила Катя Суворова.
«Мы сплавлялись по речке Каре на катамаране, потом разбирали и грузили его на себя, шли пешком с рюкзаками по пятьдесят килограммов, выходили максимально близко к Карскому морю. Шли с Запада по тундре и по предгорьям, а назад – по горам, по хребту Оченырд, среди сопок. Там очень красиво. Потом вышли на речку и сплавились в Воркуту. Этот поход мне особенно запомнился, хотя я много путешествовал с раннего детства.
Как я говорил, Средняя Азия стала для меня домом, но это Юг, он всегда в движении, там много эмоций. А Север, Полярный Урал – это совсем другое. Это низкое небо, тишина, тундра, дожди. Мне было тогда восемнадцать лет, и в походе нас было четыре человека: я, мой отец и его друзья. У каждого были свои дела и обязанности. За день мы произносили, наверное, пятьдесят слов на четверых.
Через несколько дней такой жизни твой внутренний мир начинает раскладываться по полочкам, ты начинаешь лучше понимать свою жизнь. Это очень правильная тишина, правильная внутренняя жизнь. Что-то в тебе настаивается, начинает расти. После суровых мест ты начинаешь больше любить людей».
Полтора месяца назад на верфь Товарищества приехал плотник, кузнец, путешественник и альпинист Александр Ковалев из Челябинска (честное слово, это все один человек).
На верфи Саша строил павильон «Оверкиль»: махал топором, окаривал и колол бревна, тесал брусья, починял карбас «Юбиляр» и делал многое другое.
Сегодня мы публикуем интервью с Сашей. О Средней Азии, Полярном Урале, дороге, мечте и главном деле – в новом материале рубрики «Портреты верфи».
Детство и Азия
Мне тридцать восемь лет, родом я из Челябинска, это Южный Урал.
Мои родители туристы-альпинисты, так что мы с братом путешествовали с рождения. Рядом были Уральские горы – пока мы не умели ходить, родители таскали нас на себе. Как только научились ходить, то стали ходить сами. Первые серьезные горы у меня были в три года, это была Средняя Азия.
В детстве ты запоминаешь всё: запахи, впечатления, это ложится в тебя и становится родным. И те места – Таджикистан, Узбекистан, Киргизия – мне как родные. А вообще, где мы только не были.
Я не представляю себе, как жить в городе. Не представляю себе человека, который не может просто выйти в лес. Человек всегда был в природе, а теперь он боится выйти из города, потому что ничего об этом не знает. Это странно, хотя таких людей много.
Путешествия
Наши походы – это обычно на три недели. Я считаю, что на каждом месте надо пожить какое-то время, а не просто «приехал-уехал». Всем советую Южный Урал.
И Полярный Урал, Уральские горы с Юга на Север – их северная оконечность выходит практически в Карское море.
Мы ходили туда летом в 2000-х, это был классный поход: сначала сплавлялись по речке Каре на катамаране, потом разбирали и грузили его на себя, шли пешком с рюкзаками по пятьдесят килограммов.
Выходили максимально близко к Карскому морю. Шли с Запада по тундре и по предгорьям, а назад – по горам, по хребту Оченырд, среди сопок. Там очень красиво. Потом мы вышли на речку и сплавились в Воркуту. Этот поход мне особенно запомнился, хотя я много путешествовал с раннего детства.
Как я говорил, Средняя Азия стала для меня домом, но это Юг, он всегда в движении, там много эмоций.
А Север, Полярный Урал – это совсем другое. Это низкое небо, тишина, тундра, дожди. Мне тогда было восемнадцать лет, в походе нас было четыре человека: я, мой отец и его друзья. У каждого были свои дела и обязанности. За день мы произносили, наверное, пятьдесят слов на четверых.
Через несколько дней такой жизни твой внутренний мир начинает раскладываться по полочкам, ты начинаешь лучше понимать свою жизнь. Это очень правильная тишина, правильная внутренняя жизнь. Что-то в тебе настаивается, начинает расти.
После суровых мест ты начинаешь больше любить людей и проще относиться к бытовым проблемам. Начинаешь ценить простые вещи.
Приходишь после похода на кухню, а там и вода, и продукты, и огонь, и все это ты можешь взять, не вставая с места. Тебе сухо и тепло. Нифига себе!
Полярный Урал, фото из открытых источников.
Альпинизм, армия и режиссура
Еще в школе я подрабатывал промышленным альпинизмом.
Думал о том, чем буду заниматься дальше. Мне хотелось что-то дать миру, и я рассматривал разные варианты: быть пожарным-спасателем, экологом…
При этом я все время путешествовал, и мне хотелось делиться своими впечатлениями от людей и дороги.
Так я поступил в колледж на драматическую режиссуру. Театр, кино и мультипликация – это всё способы поделиться своим опытом.
После колледжа я пошел в армию, застал там жуткую дедовщину, когда люди вылетают в окна, а на следующий день эти окна вставляют. Тем не менее, это тоже было не зря. В армии я валил лес, работал в баре, качал мед.
Там два года идут за пять, это было лучше любого образования. После этого я сильно повзрослел. Вернувшись из армии, я решил, что не пойду на высшее актерское, а вернусь в промышленный альпинизм.
Но режиссер во мне живет всегда. Каждый, кто делает что-то – уже режиссер. И писатель, и гончар, и фотограф – все они режиссеры.
В промальпе я проработал десять лет, и это было дело, которое меня кормило.
Потом мне захотелось поискать что-то поинтереснее, найти работу для развития, открыть для себя что-то новое.
Вообще, работа для мужика – это очень важно, к этому привязывается всё, весь его внутренний мир, его спокойствие. От работы зависит, насколько ты будешь счастлив.
Три главных вещи
В жизни у меня всегда было у меня три главных интереса.
Первое – это дорога. Дорога – это основа. Так было всегда, и, думаю, так и останется.
Второе – кузнечное и плотницкое дело.
Третье – лодки и корабли.
Корабли и лодки на Урале – это самое маловероятное, а вот железа и дерева у нас много. Так что после десяти лет в промышленном альпинизме я вспомнил о кузнечном деле. Подумав, я поехал к друзьям в Петербург и пошел искать кузнецов наудачу. Пришел к первому, ко второму. Третий взял меня к себе, и я проработал у него полгода.
Кузнечное дело
Почему именно Петербург, а не Урал, где полно железа? Петербург – это культурная столица, там сохранилось много исторической ковки и, соответственно, есть определенные требования к исполнению работы.
Мы делали заборы и решетки: всё, что называется современной художественной ковкой. Еще делали сувенирку, немного повозились с ножами – все парни, наверное, сразу делают себе ножи.
Но даже там, в Петербурге все современные работы – это в основном сварка, а не традиционные методы ковки. Внутреннее наполнение и подход другие: нужно гнать километры заборов, себя не помня. Ты постоянно дышишь пылью от болгарок, краской, и все это в сумрачном гараже или цеху.
Я понял, что это мне не подходит и вернулся на Урал в промышленный альпинизм.
Параллельно мы с друзьями путешествовали и гоняли по всей стране. Так прошел еще год. За этот год случился еще один поворот.
Топоры
У нас был дедовский топор, которым мы с отцом рубили баню, и он оказался очень удобным. Все топоры, которые мне до этого встречались в походах, были какие-то корявые, тяжелые, неудобные. А этот классный – легкий, небольшой, он работал и работал, а потом треснул. Я подумал, что надо его отремонтировать, сделать точную копию, чтобы форма не пропала, и он был бы таким же удачным.
Я стал возиться с топорищем, смотреть на него уже как кузнец… Начал читать историю топоров, смотреть на разные народы, чья жизнь связана с топорами – это, в общем, скандинавы да мы. Стал смотреть разные работы, археологические находки.
Сделал себе сначала один топор. Потом подумал, что нужен второй, походный. Экспериментировал с традиционными пропитками: пробовал воск, льняное масло, стал сам выгонять деготь.
Когда я занимался всем этим, в интернете мне попался кузнец Михаил Артемьев из Петрозаводска. Его работы оказались мне наиболее близки.
Выходило так: я придумывал какой-то новый, еще нигде не виденный мной топор, начинал продумывать его конструкцию, пропитку. И только я его себе представлял, как у Михаила в Петрозаводске появлялся именно такой топор – пропитанный смолой и так далее. Это началось в тринадцатом году и продолжается до сих пор. Я все время нахожу свои мысли в его работах.
Раз так, решил я, то мне надо ехать к нему. Я выгадал момент, собрался и поехал, не зная ни его адреса, ни телефона. Приехал в Петрозаводск и начал его искать. Нашел какого-то пьяного кузнеца, который знал Артемьева, и смог дать мне его номер.
Я позвонил Михаилу и сказал, что хотел бы поговорить с ним, а если можно, то и поучиться у него, поработать вместе. Он ответил, что ему некогда, у него приехала теща и другая родня, и он весь день бегает по делам.
Плотницкое дело, Кижи и реставрация
Раз встретиться с Михаилом Артемьевым у меня не получилось, я пошел искать местных плотников. У меня оставалось еще три дня в Петрозаводске, и я не хотел сидеть без дела.
Пришел в отдел по охране памятников деревянного зодчества, познакомился с директором Архитектурно-реставрационного центра «Заонежье» Виталием Скопиным, который тогда сотрудничал с Кижами. Сказал ему, что я альпинист, плотник и готов работать. Оставил свои контакты, и через год они позвали меня к себе.
Я собрался и через несколько дней причалил на остров. Прямо с пирса меня встретили Виталик Скопин с плотником-бригадиром Лешей Чусовым. Мы сходу закинули вещи в багажник и поехали к Преображенской церкви.
Это был 2017 год, и до 2019 года мы работали там. За это время я успел посмотреть всё и практически круглосуточно работал с деревом, со старым материалом. Я мог увидеть все исторические следы – чем и как работали мастера прошлых столетий – и сразу попробовать всё это в реставрации.
Там же я встретил Сашку Трегубова, у которого был свой музей топора. Его отец плотник, и сам он тоже плотничает. Для своей коллекции он насобирал штук сто топоров с XVIII по XX век: наших, финских, шведских, разных. Я просто приходил к нему и говорил: «Дай мне вот этот топор. И вот этот, и этот». Он отвечал: «Бери!».
Ни в одном музее никто не даст тебе работать с экспонатами, а тут: бери и пробуй их в деле. Это было классно, потому что топоры и плотницкий инструмент – это лейтмотив моей работы.
Параллельно шло обучение плотницкому делу и реставрации: работа со скобелями, стамесками, с историческим материалом. Мы закончили реставрацию Преображенской церкви, перешли на Варваринскую церковь 1656 года в Типиницах, через два года закончили и ее. После этого я немножко работал в Нижнем Новгороде. Когда образовалась пауза, поехал к семье в Челябинск, потому что соскучился по горам и по родным.
Архангельск
В это время мне позвонил Лешка Рыбаков, который шил каноэ в Кижах, и с которым мы с тех времен всегда были на связи. Он сказал, что будет шить лодку-кенозерку для Калининградского музея, плюс к этому его пригласили на архангельскую верфь. Он позвал меня с собой, сказав, что тут карбасы и много другой работы.
По-моему, это был замечательный подгон. Недолго думая, я собрался и оказался здесь.
Пока переговоры с Калининградским музеем еще идут, мы работаем на верфи. Строим павильон «Оверкиль». Отправляясь сюда, мы не знали, за что возьмемся. Я приехал в первую очередь знакомиться. Встретился здесь с Женей, Мишей, Сашей Антоновым. Как плотники-реставраторы мы с ним быстро нашли общий язык.
Верфь прекрасна, тут много творчества. Все эти лодки под потолками – это здорово, это то, что ты хотел. Конечно, я привык работать на свежем воздухе, и дышать краской и эпоксидкой мне тяжело – я больше люблю молодецкие забавы с топором.
Но мне понравилось здесь. Мы походили по музеям, посмотрели город. Провели здесь месяц. Дальше – посмотрим.
Дорога и дом
Так получилось, что с 2013 года я работаю и все время перемещаюсь по стране. Для мужика это нетрудно: собрал инструмент, и ты готов.
Наверное, у меня нет места, которое было бы для меня домом. Мой дом там, где я.
История про дорогу, видимо, неизбежна для меня. И мне это, в общем, нравится.
Дорогу надо переносить стойко. В ней находится много дел, встречается много людей. Беда, когда ты начинаешь работать без толку и без интереса – тогда тебе становится тяжело и тоскливо. А когда ты занят своим делом, то жить интересно.
Иногда я думаю о том, где бы я хотел осесть, какой бы хотел дом.
Наше воображение безгранично, ты можешь придумать любой дом в любом месте и мысленно поселить себя в нем. Но когда ты представишь себе все это, то думаешь: «Ну и как ты себя здесь чувствуешь? Ты будешь здесь жить?»
Я понял, что для меня пока нет места, где бы я осел и жил. Наверное, еще не пришло время. Может быть, однажды это изменится.
Мечта
Любимое дело – это мечта? Наверное, да. У меня это совпало, я живу в своей мечте. Я всегда в поиске, в дороге, я встречаю разных людей. Мне были интересны корабли – и вот, я здесь. Это просто и правильно.
Хочу по-хорошему походить под парусами. Я ходил немного, но не так, чтобы выйти в море и идти несколько дней.
У меня есть жена и дочка. Мне хотелось бы побольше детей, так, чтобы это логично ложилось на жизнь.
Хотелось бы построить свой дом или хотя бы поставить юрту.
Еще одна моя мечта – это лошади. Урал сильно связан с лошадьми, там много казаков. У меня много друзей-лошадников, и я сам умею подковывать лошадей.
Мечта – это твой очередной горизонт. Ты приходишь, трогаешь дело, понимаешь его. У тебя не опускаются руки, твой путь идет вперед, дорога выстраивается дальше.
И иногда тебе нужен Полярный Урал, чтобы дать отсеяться лишнему.
Материал подготовила Катя Суворова.
Фото: личный архив Александра Ковалева, Катя Суворова, Игорь Георгиевский, открытые источники интернета.
#ДеревянноеСудостроение #ПортретыВерфи #ПоморскаяШхуна #ФондПрезидентскихГрантов #ФондПотанина
Проекты верфи в 2022 году реализуются совместно с Северным (Арктическим) федеральным университетом и Северным морским музеем при поддержке Агентства регионального развития, Фонда президентских грантов и Губернаторского центра Архангельской области.